Помню в Освенцим мы долго шли пешком. Мне - маленькой - было очень скучно.
Еще незнакомый мальчишка сильно раздражал: всю дорогу ел. Его ранец был забит бутербродами, чипсами, яблоками и конфетами. Я назвала его свиньей и напугала, что с небес его проклянут узники лагеря смерти и, когда мы придем в концлагерь, его за ноги схватят души нацистских собак и потянут в газовую камеру. Мальчик заревел и начал блевать.
Воспитательница схватила меня за ухо и всю дорогу ругала за бурное воображение с длинным языком. Для меня было праздником, когда мы, наконец, добрались до концлагеря, и я смогла вырвать из ее лап мое синее ухо. Личные боль и обида были настолько сильными, что на некоторое время они пригасили мои воспоминания о страданиях ни в чем неповинных людей.
В эти дни много народу съехалось сюда - в честь годовщины Дня Победы. Но мало было праздника вокруг. Грустные лица, черная одежда, а еще темное небо и дождь... небольшой, но непрерывный. Мне - девочке с бурным воображением - на вкус он был соленым. И я не сомневалась - это слезы людей, загубленных здесь. На мгновение мне стало стыдно ходить по этой земле, по этой огромной могиле, так как там внизу были они. Люди!
На фоне общей скорби очень выделялся мужчина лет шестидесяти: бежевое пальто, белая рубашка и едва заметная... улыбка. Держа в правой руке как трость, длинный зонтик, он вонзал им в землю. Втыкал и улыбался, втыкал и улыбался...
Я знаю, что было в моей голове, когда я бросилась на него. Меня едва оторвали от мужчины с зонтиком. Воспитательница ругала меня и извинялась перед ним, мои объяснения были ей до одного места. Но когда она тянула меня за ухо, чтобы снова в углу прочитать нотации, я увидела, как к нему подошел полицейский, попросил документы и, ознакомившись, попросил следовать за ним, обратившись к мужчине: "Господин Гюнтер...".
Домой я ехала с жалостью к себе и обидой на других, потому что никто не оценил моей личной Победы и никто не узнал о том, что, пусть в лице одного немца, но я поквиталась за своего деда и других, погибших здесь.
С тех пор делать что-то хорошее незнакомым людям хотелось все меньше.
И вот недавно, наскребла в кармане 2 гривны - да, да: такие сейчас времена, и стала перед выбором: ехать домой на автобусе и голодной или пешком, но с трубочкой со сгущенным молоком.
Физиологическая потребность победила: купила трубочку.
Несу её в руках, представляю, как сейчас откушу, разжую и съем.
Как тут мимо меня бомж.
Я, значит, прижала к себе вафельную трубочку и ускорила шаг.
Стыдно стало, догнала его, спрашиваю:
- Хочешь?
Он, не сказав ни слова, взял трубочку и ушел.
Иду я, значит, такая печальная, так как "спасибо от другого" - как чудодейственная таблетка, удовлетворяет самолюбие, а "не спасибо" - портит настроение.
Прохожу мимо. А бомж закрыл глаза, открыл рот и откусил мою трубочку.
Завидую ему и радуюсь за него одновременно.
Бомж пожевал-пожевал, поморщился, выплюнул, бросил остаток в урну и пошел дальше.
И вот лежит теперь моя трубочка, облепленная всяким мусором. Я ударила себя по руке и второй раз в жизни зареклась не делать хорошее незнакомым людям.
Правда, на днях, делая шмон в шкафу, вынесла к мусорному баку пакет с одеждой, а сегодня утром вижу, идет бомжиха в моей шапке.
- Красивая шапка, - говорю я ей.
- Да где там! Колючая зараза - хуже бороды моего сожителя!
Ну не сук...?!
Я, между прочим, два года ее честно носила: подарок тети - не хотела обидеть и ни разу не пискнула, хотя голова после нее чесалась - ужас как!
А вечером кое-что произошло.
Я шла по улице, где недавно встретила бомжа. Увидев его снова, я уже собиралась перейти на другую сторону, но не успела. Он подошел ко мне, посмотрел немного, а потом оторвал пуговицу на своем черном пальто, которая была пришита на нагрудном кармане, положил мне в ладонь. И ушел.
И я вспомнила.
Вспомнила, что тогда, пятнадцать лет назад, из Освенцима я везла, кроме унижения и жалости к себе, еще кое-что.
Я везла улыбку.
Впервые в жизни мне удалось не обращать внимания на свои боль и обиду, которые, несмотря на силу, не смогли погасить воспоминания и уважение к страданиям ни в чем неповинных людей. Это видимо тоже Победа... Правда? А воспитательница всю дорогу удивлялась улыбке на моем лице, которая так не подходила к моим синим ушам.
И если бы не пуговица, я бы не вспомнила об этом.
