"Главное, чтобы человек доверился тебе, когда снимаешь его", - так украинский фотограф из Луганска Александр Чекменёв говорит о своей работе. С приходом войны на Восток его альбом "Донбасс", выпущенный еще в 2011-м, вновь стал невероятно актуальным.
Работы Чекменёва показывают жизнь такой, как она есть – без эпитетов и эвфемизмов. Его героями часто становятся люди со сложной судьбой. Автор фотокниги о жизни шахтеров в бараках, у нелегальных шахт и бередящей душу серии о людях улицы позже снимал и Майдан, и Славянск, и Николаевку.
В начале сентября его фотопроект о раненых в АТО бойцах экспонировался на благотворительной выставке в "Мистецьком Арсенале". Автор говорит, что именно с этой выставкой почувствовал, как действительно может помочь пострадавшим.
INSIDER поговорил с Чекменёвым о героях его портретов, Донбассе и работе в экстремальных условиях.
- Что вы хотите показать в вашем герое прежде всего при съемке портрета?
- Для меня важнее всего характер. Сначала ты показываешь одежду, как бы оболочку. Но если покажешь, что человек отличается не только этим, а своим необычным взглядом, чертами лица… если проникнешь глубже и передашь его состояние – когда он уходит сам в себя и не с тобой, или наоборот – он открылся, хохочет, показывает, например, свой беззубый рот. Когда ты смог разговорить человека, стать для него своим. Когда он доверился тебе – вот это гораздо важнее, чем внешний образ.
Важно доверие. Иностранцы это понимают, они говорят мне: "Слушай, люди у тебя позируют, смотрят в кадр, - это же ты общался с ними". Они ценят такой подход даже больше, чем наши.
- Почему вы часто снимаете людей со сложной судьбой, оказавшихся в тяжелых обстоятельствах?
- Думаю, что если не обращать внимания ни на кого, жить только для себя, не замечать не то что негатива, а чужую беду, не интересоваться чужой судьбой… тогда понятие "люди улицы" будет неискоренимо. Пока существуют бедные, мы не можем быть счастливыми. Не знаю, как могут уютно чувствовать себя богатые люди, если вокруг бедные… как в 1990-х – были бездомные дети. Можно же немного отнять от своих детей, спасти этих бездомных. В то время фотограф Саша Гляделов снимал их. Я приезжал из Луганска в Киев и недоумевал: почему только он их снимает? Такая тема!
 |
| Серия "Люди улиц". Фото: Александр Чекменёв. alexanderchekmenev.com |
- Это означает, что у вас есть внутренняя потребность помогать?
- На сегодняшний день я не вижу, чем я могу помочь. Человек смотрит на тебя и просит: "Купи пирожок". Это помощь. А снимком не поможешь. Нужно, чтобы его кто-то увидел. Ты при этом выступаешь только в качестве посредника.
Сейчас я снимаю в Киевском военном госпитале раненых в АТО. Вот тут – да, это какая-то помощь. Журналист пишет о них текст, а я даю снимок, фотофакт. Вы видите на нем парня, ему 19-20 лет, у него нет ноги, руки. Им там нужна помощь.
Но мне даже важнее, что меня это "цепляет". Я этих солдат все равно буду снимать. Как и людей на улице.
Я снимал бездомных много лет. Кто обратил на них внимание? Им что, помогли? Донбасс я снимал 15 лет. Ну, книга вышла. Стал я фотографом года. Но дальше этот проект не пошел. Если бы это было в другой стране – нужно было бы сделать передвижную выставку и показать ее во всех регионах.
- В Украине нет спонсоров, заинтересованных в таких проектах?
- Да кому это надо! Я сделал книгу, кто ее покажет на телевидении? Это же означает пиарить неизвестного чувака. А кто приходит на открытие выставок? Позвоните Паше Гудимову и спросите, сколько приходит телевизионных камер. Одна. И чтобы сюжет потом ночью показать.
Я делаю свои снимки для истории. Не хотите сейчас это видеть? - Пусть потомки посмотрят. Им будет интересно через сто лет увидеть, какими мы были.
Я расскажу о влиянии книги "Донбасс". 84-летняя бабушка моего знакомого в Сумах сейчас смотрит телевизор и говорит: "Не могу понять, чего им на Донбассе не хватало?" Он подарил ей мою книгу. Она посмотрела, и все встало на свои места. Увидела, как живут и работают там люди. Это понимание, которого не хватало бабушке.
Десять лет назад там можно было увидеть, как на велосипедах, машинах и на горбу тащили мешки с углем. И дети там работали, и женщины. Когда на шахтах не платили, они уходили под землю и добывали уголь. Не все жили даже в квартирах – в бараках. Да, они обустроились, поклеили обои, улучшили домики. Но вокруг все равно вакуум.
Никогда не забуду свадьбу под Торезом. Говорят: "Саня, сделай фотку на память". Я отвечаю: "Подождите, но свадьбу же на каком-то фоне надо снимать". Вокруг - старые домики покосившиеся. Хочу на фоне неба – не получается. Рядом террикон. Стал снимать на фоне террикона.
 |
| Серия "Донбасс". Фото: Александр Чекменёв. alexanderchekmenev.com |
Эти люди даже до Донецка не доезжают, не говоря о том, что они увидят Европу или Западную Украину.
В свое время увидели эту книгу пожилые женщины в Кировске, в России. Они заплакали. Спрашивают: "Как же так? Шахтерам и так платят копейки, а они спускаются под землю, рискуя жизнью?"
- Вы считаете закономерным развитие событий на Донбассе?
- Конечно, все связано! Люди держались вокруг шахт, и выгодно было, чтобы они работали за тысячу гривен – голодными. Как в мутной воде, чтобы легче было их как рыбу ловить. В то время как деньги приходят на освоение и на помощь Донбассу. У кого осели эти деньги? У Ахметова и Ефремова. Они что, до людей доходят?
- Жителей Востока часто обвиняют в том, что они выбрали "не тех".
- Да как не тех? Им сказали на шахте: "Голосуем, за кого – понятно. Нет – до свидания". На них никогда не обращали внимания. Точно так же, как на людей на улице, которые есть у меня на снимках. Кто на них обращает внимание? Никто. Вот и на жителей Востока не обращали – они назло вам Виктора Федоровича и выбрали. А чего сейчас о Ющенко никто не скажет, которого мы с вами выбирали в 2004-м? Где он сейчас?
- Но сейчас время уже упущено? Можно ли людям Востока и Запада достичь понимания?
- На Востоке люди уже тоже поняли, что их обманули. Месяц назад в Горловке спросил, как дела. Говорят, что власть ругают. За то, что медленно соображает - освобождать их надо. Они уже тогда поняли, кто на самом деле враг.
Людей с помощью лозунгов дурачили всякие симоненки. Как по мне, стоило наказать зачинщиков - ведь ни одного человека не посадили. А за предательство в штабе АТО? Закупили 17 тысяч негодных бронежилетов, а это смерти человеческие. Никто за это не ответил. Должны быть реальные действия, а не слова.
Новости сейчас я читаю только по заголовкам. У меня родственники живут в 12 км от Луганска, в Лутугино. Звоню им. Они ночуют в подвале. Стреляют так часто, что они даже в дом не заходят. Вот это для меня новости. Там все говорят: "Это странная война". Понятно, что боевики, террористы уничтожают наше население. Для чего все это делается?
- Вы можете назвать свою книгу "Донбасс" пророческой?
- Нет, скорее документальной. Это фиксация, история – настоящая фотожурналистика. Я оставался и жил с этими людьми.
- Чем вам лично нравится Донбасс? Что вы цените в родном Луганске?
- Люди там открытые. Я сейчас езжу в транспорте и могу точно сказать: если громко разговаривают – значит, луганчане. Я и себя считаю луганчанином. Они доверчивые.
Например, когда ты в гостях у шахтеров – их нельзя обманывать. Они как бабка в селе: в политике не соображают, но знают, что политики врут. Так и у шахтеров. Главное – сдержать слово. Все честно. У них свой закон. Например, меня там просили: "Не снимай, когда выпиваем". Вопросов нет. Или когда пьяного шахтера на санках тянут. Ну, все и везде напиваются, я бы и сам не хотел их так показывать. Достаточно другого снимка: четверть самогонки в банке, они, к примеру, на свадьбе.
Вообще это люди слова. Он сказал – он сделал. Выпил – в шахту не идет. У тех, кто работает в самокопках, община и общий план на 70 человек. В это день на работу не вышел – да, отдыхай. Но завтра отработаешь две смены. И с этим все согласны. Там больше порядка. А еще на столе останется одна конфета - никто не возьмет: вдруг, кто-то придёт голодный. Это честные люди.
 |
| Серия "Донбасс". Фото: Александр Чекменёв. alexanderchekmenev.com |
- Как-то в интервью вы сказали, что считаете книгу "Донбасс" своей миссией. Вы ее уже завершили?
- В какой-то момент я увидел, что топчусь на месте. Нужно было подвести итоги. Но в любом случае я возвращаюсь домой и снимаю, каждый год. Просто не так много. А Борис Михайлов (фотограф из Харькова, - ред.) сказал мне: "Ты продолжай снимать Донбасс". Вот его слова пророческие.
Когда я туда попал, я не понимал, как можно это не снимать. А потом ты снял – что дальше? Несколько одних и тех же снимков опубликовали, но накопилось очень много материала. Я понял, что финал истории – это книга. Даже когда выставка проходит, ничего не остается. Я подошел к осознанию того, что снимки должны остаться жить, нужна книга. И книга должна выйти не у нас.
- В Украине нельзя найти издателя для подобного фотоальбома?
- Смысла издавать его здесь я не вижу. Да и по качеству... Немцам я доверяю больше. Следующую книгу я планирую сделать в Голландии.
За границей ты получаешь каталожный номер, издатель продвигает твою книгу, есть сеть магазинов. Кроме того, издание выставляется на Амазоне.
У нас ты приходишь с готовой книгой, кто ее будет продавать? Или привозишь в донецкую "Изоляцию" издание, на презентацию приходит 20 человек. У меня покупают одну или две книги. А потом друзья покупают девять книг - на подарки и чтобы я домой не тянул их обратно. И это культурный центр Донецка.
- Как иностранцы воспринимают ваши работы из серии "Люди улиц" и "Донбасс" на выставках в других странах? Чего больше – сочувствия или неприятия?
- Они, особенно немцы, до слез воспринимают. И еще больше переживают, чем мы. Мне кажется, что мы огрубели, нас сделали настолько закаленными ко всему, что мы можем не замечать чужую беду.
Приведу пример: выставка в Швейцарии. Швейцарка – депутат Кантона (парламент страны, - ред.) – смотрит на снимок, где в углу стоит веник. У нее слезы на глазах. Я спрашиваю: "Почему вы плачете?" Она говорит: "Веник! Как можно так унижать женщину, чтобы она кланялась, и под чьими-то ногами вот этим предметом подметала… 21-й век!"
- Неужели украинцы стали настолько безразличными?
- Нет, все равно у нас есть чувства, а это защитная реакция. То же происходит, когда видишь убитых и раненых, но продолжаешь снимать. Или когда снимаешь в госпитале (военный госпиталь в Киеве, - ред.) мальчишку 19-20 лет, который мог бы быть твоим сыном. Санитарка спрашивает: "Вы его отец?" Я говорю: "Нет". А ком в этот момент к горлу подкатывает. И ты не должен даже перед ним показать, что тебе кричать охота от того, что видишь. Он-то намного больше тебя уже видел и пережил. И то, что сейчас у него нет ноги, руки… При этом сами солдаты говорят, что им уже нужно думать о Параолимпийских играх.
С другой стороны, очень тяжело. Прихожу на съемку в госпиталь. Вчера парень улыбался, хоть у него и нет ноги. А сегодня я снимал его для другого проекта. Ему больно, но он показывает, как его снимать: открывает простынь, смотрит на это все… я думал, что в этот момент на кнопку не смогу нажать. Отец солдата говорит: "Подожди, сейчас пройдет". То есть парень еще полностью не осознал, что произошло.
- Где можно посмотреть портреты раненых в АТО? Будет отдельная серия?
- В конце августа - начале сентября "Мистецький Арсенал" показывал проект с госпиталем и мои работы из Славянска. Этот показ нужен был для того, чтобы собрать реальную помощь, перевести на счета ребят, раненых в АТО, деньги. Чтобы посетители не просто прошлись и повздыхали. Ведь на этих снимках факты "налицо".
Все самое страшное для них уже позади. Сейчас идет сложный период реабилитации, важно, как солдат вольется в общество. И это - только первая ступень. Дальше им жить с этим каждый день. И через 5-10 лет к нему уже никто не придет.
 |
| Фото: Александр Чекменёв. В Киевском военном госпитале. alexanderchekmenev.com |
- Расскажите о съемке в Славянске.
- В Славянске я снимал для себя. Мне хотели дать журналиста, но это мой фотопроект. Я хочу, чтобы меня вела интуиция, а у нас считается, что фотограф, как и оператор, всегда номер два - журналист ему указывает, что снимать. Но здесь было важно, чтобы я был с человеком один на один. А не фиксатором событий.
Я пробыл там неделю. Людям важно было объяснить, что я честный человек. Мне не хотелось называться там журналистом, потому что недоверие к журналистам там большое - и к российским, и к украинским. А еще недоверие к нашей армии, которая освобождала и разбомбила ту же Николаевку и Семеновку, и частный сектор на Артема в Славянске – "обратку" кидали.
 |
| Жительница Славянска. Фото: Александр Чекменёв. alexanderchekmenev.com |
В Николаевке нужно было найти пострадавших людей, чтобы они рассказали свою историю и позволили себя сфотографировать. Одну семью я просил прийти на развалины их дома. Сначала я увидел сами развалины. Невозможно даже представить, что это был двухэтажный дом на 8 квартир.
Мальчик, семью которого я снимал, висел на трубе на втором этаже, потому что выйти можно было только в окно. На это у них было несколько минут - газовая труба уже пускала огненный шлейф больше 10 метров. Все было в пыли, в дыму. Их папа спускал из окна. Люди ловили детей внизу. Через 10 минут дом был уже весь в огне. Мужчина еще успел бабку из соседней квартиры вытащить, которая не могла сама передвигаться.
Эту семью я привел на место их квартиры. Мне кажется, что здесь достаточно одного снимка.
 |
| Семья на месте своего разрушенного дома в Николаевке. Фото: Александр Чекменёв. alexanderchekmenev.com |
Люди на Востоке мне говорили: тебе не дадут опубликовать снимки. Они думают, что в Киеве цензура. Один обозвал меня "хунтой", и дело дошло до драки. Другие ребята хотели светить пленки. Их трое, я один. Потом извинились. Такие у людей настроения. Ты приходишь с добрыми намереньями, но еще должен доказать, что ты - человек.
- Что фотографу нельзя снимать ни в коем случае? Что для вас - табу?
- Если речь о съемке людей, то мне нужно, чтобы на фотографии не было агрессии. Я снимаю тех людей, кто доверяет мне. Я тоже им доверяюсь. Человек рассказывает мне историю, я в нее верю. Если вижу, что не обманывает, не просит денег, не думает: я бывший "афганец", сейчас я ему поведаю душещипательную историю, а он мне даст денег, мы с ним потом еще выпьем… нужно понимать, что перед тобой правдивая жизненная ситуация.
Нельзя снимать смерть. Да, у меня был один покойник в кадре, но мне бы не хотелось, чтобы существовали такие снимки. Потому что я верю в энергетику фотографии. В 1990-м году я сфотографировал человека, который через некоторое время погиб. Потом в кадре я увидел символ смерти – череп сзади, за левым плечом.
Насилие снимать нельзя. Его нужно остановить, если это возможно. Когда подожгли покрышки на Майдане (в августе, во время волнений перед сносом палаток, - ред.), фотограф Саша Кузьмин сказал мне: "Я не нажал ни одного раза на кнопку. Не хочу снимать этот цирк. Это все делается для картинки". Я ответил: "Я согласен, только всем нужно не снимать". Чтобы в один день журналы и газеты вышли без иллюстраций. Выступал Азаров – возьмите и не покажите. Все. Это была бы гражданская позиция".
- Что для вас означает титул "Фотограф 2013 года", который вам недавно присудили?
- Это как защита диплома. Вот он написан, работу ты сделал сам, знаешь, на сколько ты ее сделал. Пошел – тебе ее подписали, пять с плюсом поставили, и все.
Но, снова же, символично, что это был "Донбасс". Именно в этом году, когда на Донбассе такое произошло. Здесь есть момент предсказания, но интуитивный.
Я понимал, что это, наверное, самая сильная моя работа. Деньги, которые я получил как премию, пойдут на дальнейшие работы. Их хватит только на дизайн следующей книги. Даже не на печать.
- Фотограф Борис Михайлов в июне участвовал в биеннале "Манифеста-10" в Санкт-Петербурге. Нужно ли украинцам участвовать сейчас в культурных событиях в России? Вы бы поехали с выставкой?
- Если бы показали там "Донбасс", то поехал бы.
Вы можете меня позвать, можете не звать, но покажите, как там люди живут. Снимки и без подписи говорят о многом. Они объединяют людей. Я бы внес каплю в этот ручей по объединению, чтобы люди и в России, и на Западной Украине увидели, как шахтеры там пашут и живут.
Но два года назад я уже делал выставку в России, пришли на нее люди. Но чтобы они чему-то удивились… Вот в "Пинчук арт-центре" повесить даже полную чушь - будет очередь. Точно так же и в Москве.
Я бы все-таки и показывал фотографии, и делал как можно больше документальных фильмов. Это реальный вклад в идею объединения.
- О чем следующая книга?
- О Майдане. Хочу успеть выпустить ее на годовщину, но успеть бы хоть до конца года.
Когда началась война, я понял, что те ребята с палками и щитами… как они сейчас с войной смотрятся? Да это святые люди тогда были, блаженные, которые шли и думали, что они с этим оружием что-то изменят. Ведь палки – какое это оружие? И они изменили! Этих людей испугался Прокуратор. Бросил Иудею и сбежал.
 |
| Серия "Герои". Фото: Александр Чекменёв. alexanderchekmenev.com |
- Вы часто находитесь в зоне риска. Помните ли вы момент, когда пришлось прекратить съемку и спасаться?
- В первую ночь с 19 на 20 января я вышел на ступеньки магазина напротив стадиона имени Лобановского. "Беркут" видел, что я фотокорреспондент, ведь было светло. Но в мою сторону под ноги "прилетели" два выстрела. Я понял, что нужно уходить.
А когда убили первых ребят, я уже осознал, что каждый был под прицелом. Но страшнее всего – когда дым, никто в тебя не целится, а ты ничего не видишь. Да, ты можешь просчитать, снять из-за угла, но от слепой пули ты не застрахован. А когда взрывается свето-шумовая граната, ничего не успеваешь сделать - камера бьет тебя в голову.
На Институтской на расстрел я попал случайно. Когда мимо тебя проносят убитых и раненых, начинаешь снимать, понимаешь, что нужно взять камеру – ведь это единственная твоя защита – и прячешься за этой камерой. С другой стороны, ты делаешь дело - должен поместить в этот прямоугольник все происходящее. Это срабатывает как психологическая защита. Нужно выполнить задачу, сделать дело, камера не должна дрожать. Ты не должен отдаваться чувствам, и продолжаешь работать.
Комок к горлу подходит, когда пацаны убитые лежат. Сознание увиденное не приняло, а ты уже снимаешь. Палец нажимает, появляются снимки.
Я тогда подумал. Подожди. Снимаем все одно и то же. Я с одной точки, кто-то с другой. И взял пленочную камеру. Она дает квадратный кадр, в ней широкая пленка. Получились портреты, которые и войдут в книгу "Майдан".
- Вы часто снимаете на пленку?
- На цифру я снимаю для газет и журналов. На пленку – для себя. Во-первых, когда снимаешь камерой, которой 50 лет, люди сами подходят, она их притягивает. А кто-то помнит, что у кого-то такая была. И потом, с такой камерой отличаешься. Во-вторых, она передает все по-другому. Мне сложно это объяснить. Я вижу, когда нужен, к примеру, квадратный кадр, а когда цветной.
